«Восход Черного Солнца» и другие галактические одиссеи - Каттнер Генри (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Слабое подобие того рева, от которого сотрясались скалы, прокатилось по пещере. Как крошечные орхидеи в джунглях, которые пели свою пронзительную гудящую песнь, этот кристаллический титан здесь, в пещере, разговаривал с людьми – негромко, почти шепотом, напоминающим, однако, раскаты далекого грома. Этот звук исходил из зева цветка, очень похожего на разверстую тигриную пасть.
Опушенные мехом лепестки задрожали, свет в пещере замерцал. Девушка, стоявшая неподалеку от огромного цветка, тоже задрожала всем своим бледным телом; ее светящиеся волосы раскачивались, как будто звук был ветром и шевелил похожие на металлические пряди.
Она медленно двинулась в сторону цветка.
Тот почувствовал ее приближение. Узнал ее и наклонил свой мощный стебель, нижними лепестками коснувшись пола. Девушка обеими ногами встала на цветок.
И он властным движением начал смыкать вокруг нее венчик. Девушка оказалась в самом сердце огромного цветка и на мгновение исчезла из виду, когда бархатные лепестки тигровой окраски сложились полностью.
Когда они снова раскрылись, девушка лежала в центре цветка, опустив голову на изгиб лепестка. Серебряные волосы потоком спадали на цветоложе, черные глаза были закрыты. Верхний лепесток изгибался над ней, словно ухмыляющаяся губа. Девушка казалась бледной тычинкой в чаше цветка-тигра. Она и цветок стали единым целым.
Цветок и сверкающая бриллиантовая стена тоже были соединены. Кристалл, цветок и девушка были одним организмом – живым, наблюдающим, понимающим!
По пещере прокатился низкий гул, от которого задрожала земля. Когда он смолк, губы девушки зашевелились. Звучание ее голоса убедительнее, чем что-либо другое, подтверждало факт синтеза, о котором говорил Кейнс. Поскольку речь вела не только девушка.
Чистый бесстрастный тембр ее голоса мог бы принадлежать и цветку, испускающему сладкий, пряный запах жимолости. Однако было в этом голосе что-то еще, более холодное и одновременно более пылкое, что-то, чего не соотнести ни с цветком, ни с человеком. Возможно, это была модуляция, внесенная в голос триумвирата кристаллом.
Цветок, пылающий кристалл и женщина – все они слились в рокочущем бесстрастном звучании.
– Мы одно целое, – произнес голос, и в бриллиантовой стене вспыхнули и погасли огни.
У Фергюсона перехватило дыхание. Он не мог произнести ни слова, лишь заметил, как зашевелилась рядом закутанная в плащ фигура доктора.
– Вы пришли, чтобы уничтожить нас, – продолжал голос. – Мы знаем это и все же говорим с вами, поскольку никогда прежде не беседовали с разумными существами. Чего вы от нас хотите?
– Ничего, – ответил Кейнс глухим, дрожащим голосом. – Мы уйдем.
Цветок затрепетал:
– Нет, вы не уйдете отсюда.
– Ради всего святого, что это за штука? – воскликнул Парри.
И голос ответил:
– Я – Эдем. – последовала пауза, после чего голос повторил: – Я – Эдем. Я – рай земной. Я – новый Эдем. Но пока мир не должен знать о моем существовании. Здесь, в долине, будет положено начало новой расе, что является конечной целью существования Земли. Однако этот шаг еще не совершен, хотя в разуме нашей триады уже содержится вся необходимая мудрость. Проведав об этом, ваша раса попыталась бы уничтожить нас.
– Нет, она не проведает! – воскликнул Кейнс.
– Зачем в таком случае вы пришли сюда?
Последовала долгая пауза.
Цветок плотнее сомкнулся вокруг девушки, укрывая ее бахромой золотистых лепестков. Потом лепестки снова разошлись, открыв тычинку из слоновой кости, служившую ему языком.
– Зачем ты пытаешься разрушить собственное творение?
Потрясенный происходящим, ослепленный яростным светом кристалла, Фергюсон едва расслышал вопрос.
– …свое собственное творение? – повторил цветок.
– Я… не… создавал тебя, – прошептал Кейнс.
– Вспомни, – приказал голос.
И снова кристалл воспламенился. Едва огонь погас, Кейнс заговорил; голос дрожал и вообще звучал как-то необычно:
– Я… помню. Да, теперь я вспомнил. Но я по-прежнему хочу уничтожить вас и понимаю, что должен сделать это. Мир еще не готов. Я уничтожу вас, если смогу.
– Джеклин? – пролепетал Фергюсон. – Так вы Брюс Джеклин?
Кейнс кивнул.
– Теперь я вспомнил, как меня зовут. Там, за пределами долины, я забыл. Я все еще многого не помню. Силы, которые я освободил в этой долине, слишком могущественны. Это нанесло мне психическую травму. Но сейчас… – Его голос окреп. – Да, я вас создал. Я сделал ваше существование возможным. Третий член триумвирата – мое дитя. И все равно я постараюсь вас уничтожить.
Тишина. По стене скользили яркие вспышки света; огромный цветок покачивался на своем стебле, девушка вместе с ним, ее волосы колыхались. Фергюсон затаил дыхание.
Потом цветок слегка зашевелился, и в его зеве заклокотал странный звук. Он становился все громче, и в такт ему цветок раскачивался все сильнее. Он… смеялся!
Впоследствии Фергюсон не мог отчетливо вспомнить, как он и его спутники покидали пещеру, неуклюже ступая в тяжелых просвинцованных плащах. Мерцающие стены источали смертоносную радиацию, взрывы смеха подгоняли их, точно дующий в спину ветер.
Оказавшись снаружи, они стояли, глядя друг на друга и вслушиваясь в низкий нечеловеческий смех, который все еще раздавался в пещере.
Потом они направились к каменному дому Джеклина. Кейнс, то есть Джеклин, молчал и лишь покачивал головой, когда Фергюсон пытался вывести его из мрачной задумчивости. Сэмпсон и Парри были слишком потрясены, однако Фергюсон прямо-таки сгорал от любопытства. К нему вернулась одержимость ученого, которую он считал утраченной, и он начисто забыл о радии, горя желанием выведать секреты затерянной в джунглях долины. Секреты, которые Кейнс, то есть Джеклин, наверняка знал.
«Зачем ты пытаешься разрушить собственное творение?»
Нечеловеческий, бесконечно чужеродный голос, задавший этот вопрос, снова и снова звучал в сознании Фергюсона, когда тот пробирался через насыщенные ароматом джунгли. Все вокруг дышало и непрерывно двигалось, хотя ветра не было. Из темноты за людьми наблюдали глаза на стеблях; чуткие уши камней и лиан ловили каждое слово и, возможно, понимали услышанное.
Ну, если разобраться, ничего особенно фантастического здесь нет. Глаза-цветы – это просто растительная ткань с высокоразвитой светочувствительностью; а ведь известно, что даже обычные растения в какой-то степени обладают этим свойством – могут реагировать на солнечный и лунный свет и другие виды излучения. Многие растения обладают подвижностью, пусть и очень ограниченной. Вот камни – другое дело. Здешние камни способны двигаться!
Мысль о кристаллах, которые могут формировать себя самостоятельно, создавая причудливые конфигурации, наполняла Фергюсона благоговейным страхом.
Надвигалась ночь. По счастью, светила полная луна. В этом лесу, где деревья истекали жгучим соком, набрать дров для костра оказалось делом трудным и к тому же опасным. Ничего, есть фонарики на батарейках. С едой тоже проблем не будет, и фляги почти полны. Ведь кто знает, что за ручьи текут в этой запретной долине?
Так, по-прежнему в тягостном молчании, люди подошли к каменному дому и устало остановились на пороге. Глядя во тьму, Фергюсон положил руку на пистолет.
– Кейнс… то есть Джеклин?
Ученый словно проснулся:
– Что, Фергюсон?
– Внутри может быть какая-то опасность?
– Не знаю. Тут все опасно.
Джеклин перешагнул через порог, Фергюсон пошел за ним, вглядываясь во тьму прищуренными глазами.
– Вроде здесь все так, как я оставил много лет назад, – сказал Джеклин.
Тихо, спокойно; вокруг знакомые вещи; как будто яростная кутерьма взбесившейся жизни из долины не осмелилась проникнуть в каменный дом. Грубо оструганный стол, полотняные кресла; повсюду валяются книги и посуда. В другой комнате видна постель, на ней скомканные одеяла. Но что-то с ними не так…
У Фергюсона перехватило дыхание, когда он вошел в комнату и осторожно прикоснулся к одеялам.
